17 мгновений осени.

Полеты во сне и наяву.

Уходящий президент смотрел в окно пока еще своего кабинета. Ему было неуютно: рабочие уже начали ремонт под будущего нового старого президента и оторвали обои со стен. Их было несколько человек, не больше дюжины. Они отождествляли собой концепцию мультикультурности и будущего еврозийской интеграции: это были таджики не говорящие по русски. Они показывали пальцем в сторону стареющего президента и о чем-то переговаривались на своем языке.
За две недели президент успел привыкнуть к их присутствию и уже почти не замечал. Труднее было привыкнуть к их запаху, но и это он уже осилил.
Вот уже несколько дней все его мысли вращались вокруг одного: а правильно ли он поступил, отказавшись от борьбы за свой второй срок. К тому же жена с ним не разговаривала, и вообще, он решил ночевать прям тут же, на работе. Единственное, что его удерживало от реализации этого решения, только то, что в кабинете уже ночевали таджики-гастербайтеры.
И вот, когда он уже переполнился отчаянием и решил смиренно принять все, что приподнесла ему судьба, с ним приключилось странное происшествие.
Тот день начался как обычно6 ему принесли на подпись какие-то указы, которые он уже собирался подмахнуть не читая, но папка была залита известкой, которой таджики белили потолок в его кабинете. Президент грустно вздохнул и отшвырнул ставшие ненужными бумаги в кучу рваных обоев. Старый таджик- бригадир пристально посмотрел на грустного президента и о чем-то поговорил со своими соплеменниками. Они дружно заголосили и закивали головами. Потом они стали рыться в своих пожитках, доставая какие-то неизвестные науке сушеные растения и конечности каких-то мифических животных.
Президент незаметно подглядывал за ними с возрастающим интересом. Последние дни он им стал даже завидовать, завидовать их свободе и образу жизни: «Свобода лучше, чем несвобода!»- вздохнул президент и представил, как в мае будущего года он с котомкой за спиной и посохом в руке, как когда-то Лев Толстой, отправится инкогнито в путешествие по святой Руси. Он даже пустил слезу, но потом осознал, что слезы у него потекли от едкого дыма: таджики развели костер и сорванных со стен обоев прямо по среди кабинета и готовили на нем какое-то варево под грустное, непонятное пение.
Наконец бригадир встал и налил в пиалку приготовленный напиток. Он подошел к президенту и с поклоном протянул ему пиалку. Президент посмотрел внутрь: напиток был цвета бурой крови и пах бараньим жиром. Бригадир улыбнулся, обнажив гнилые зубы и настойчиво протянул пиалу еще раз. Президент вздохнул и принял пиалку из грязных рук бригадира. Годы, проведенные в команде премьера, научили его безропотно сносить все сваливающиеся на него невзгоды: президент сделал глоток из чистой вежливости- густой и горячий напиток начал струиться по горлу к желудку попутно призывая рвотный рефлекс. Президент поблагодарил бригадира и попытался сунуть назад ему пиалку с остатками варева. Бригадир замотал головой и жестами показал, что пить надо до конца. «Была, не была, все-равно, терять мне уже нечего»- подумал президент и решительно выпил все содержимое пиалки. Таджики одобрительно заворчали и закивали хором головами.
В первый момент президент ничего не почувствовал и даже стал забывать о произошедшем, углубившись в твиттерную переписку. Однако минут через десять стул под ним качнулся, а стол наоборот подпрыгнул. Стены внезапно стали прозрачными. Президент посмотрел на свои руки: это были уже не руки, а крылья. Он внезапно увидел себя со стороны- он превратился в воробья. Но только в очень большого воробья с некрупного страуса. « Я не просто воробей,- осознал президент,- я Царь- Воробей!»
Царь-воробей взлетел и полетал немного над Кремлем. Затем он приземлился на Царь-Колокол и навалил на него кучу по-большому. Царь- Воробей повернулся и посмотрел на свое творение: Царь-Куча стекала по Царь-Колоколу до самой земли. Удовлетворенно крякнув, Царь- воробей взял курс на юго-запад.
Он перемещался во времени и пространстве: сперва под ним был Египет, охваченный твиттерной революцией, потом Тунис. Затем он перелетел в Ливию. Он видел уличные бои, толпы повстанцев, ведомые в бой доблестным командиром, подгоняющим их забористым матерком. Царь-Воробей попытался пристально разглядеть полководца и вдруг оказался рядом с ним на светском приеме. Полководец был во фраке рядом с афроамериканкой в которой он узнал Кондолизу Райс. Через мгновение видение снова переместилось: он летел по городу полному небоскребов. Царь-Воробей понял, что это Нью-Йорк. Он подлетел к зданию и прочитал русскую надпись: «Матрешка». Царь-Воробей сел на электрический провод и решил развлечься метанием своих кучек на головы проходящих нью-йоркцев. Внезапно он увидел до боли знакомую фигуру: это был Михаил Горохов. Президент сперва даже захотел спрятаться от него. Но потом он вспомнил, что он никакой не президент, а смелый царь- воробей. Поэтому он решил прислушиться к тому, о чем говорят Горохов со швейцаром: « Где мне найти Щаранского Льва Натаныча?»- спрашивал Горохов афроафриканца-швейцара. « Масса, Лео, тут!»- отвечал ему швейцар, открывая дверь «Матрешки».
Внезапно виденье дрогнуло. Царь-Воробей снова стал превращаться в обычного президента. В самый последний момент вновь показалось лицо бригадира. «Найди Щаранского»- по-русски сказал бригадир. На этом видение окончилось.
Президент вновь был тверд и полон решимости. Он не знал, сколько проспал, но таджиков уже не было: их перевели на другой объект на противоположном краю Москвы.

Щаранский уютно устроился с Женей Синичкиной в «Поручике Кацмане». Конечно это заведение было другого уровня нежели «Матрешка», но Женя, волей случая заброшенная в большой город из далекой холодной захолустной Москвы, не могла этого заметить. Лев Натаныч слушал ее щебетание про борьбу с оккупантами химического леса, подливая ей поочередно то пиноколаду, то кошерного самогона «Батька Лука» и строя далеко идущие планы на вечер. Деревенская, слаботронутая европейской цивилизацией, красота и наивность Жени привлекали Льва Натаныча в сексуальном плане: он уже представлял себя на сеновале вместе с Женей, запах свежескошенной травы щекотал его нос.
Внезапно все иллюзии были напрочь развеяны появлением сенатора Маккейна
- Ах, Лео, вот ты где!- воскликнул, стремительным домкратом, появившийся Джон Маккейн,- А я тебя всюду ищу!
- В «Матрешке» стало как-то душно,- ответил Щаранский,- хай, Джонни.
Маккейн сел за стол не дожидаясь приглашения, налил себе стакан самогона «Батька Лука» и выпил его залпом, занюхав соленым огурчиком:
- Наш «Белый дом», сплошной дурдом,- заговорил он стихами,- Лео, ты мне должен помочь.
Внезапно он обратил внимание на гостью Щаранского и остолбенел:
- Кто это, Лео?- спросил он Щаранского.- Познакомь!
- Это эколог из России,- ответил Щаранский, поняв, что Маккейн то же положил на нее глаз,- Грин пис!
Последнее могло остановить сексуальный пыл любого политика, но это был не тот случай:
- Сенатор от Республиканской партии, кандидат в президенты на прошлых выборах, Джон Маккейн,- не стал дожидаться, когда его представит Щаранский Маккейн,- а в прошлом боевой летчик и герой вьетнамской войны.
- Просто Женя, Женя Синичкина из Москвы,- стеснительно произнесла девушка.
Маккейн был еще больше поражен при первых звуках ее голоса. Он будто снова вернулся назад в ту осень шестьдесят седьмого года, когда его самолет был сбит над Ханоем. Мгновенно в его памяти всплыли те шесть недель, проведенных в ханойском госпитале в чутких и нежных руках русского врача, точь в точь похожего на девушку сейчас сидящую перед ним. Их роман тогда трагически прервался заключением Маккейна в одиночную камеру ханойской тюрьмы, едва ему стало немного по-лучше…
- Мне кажется мы с Вами уже встречались?- издалека стал подкатываться Маккейн,- вы не были случайно в шестьдесят седьмом в Ханое?
Женя густо покраснела, пытаясь перевести с помощью своих школьных познаний фразу Маккейна с английского на русский.
- Нет, но это могла быть моя бабушка,- ответила Женя.
- Как я сразу не догадался,- хлопнул себя по лбу Маккейн и придвинулся поближе к Жене.
- Я чувствую себя лишним на этом празднике жизни,- подал голос Щаранский,- ты чего хотел, Джонни?
- Я?- Маккейн удивленно посмотрел на Щаранского.
- Нет я,- передразнил его Щаранский.
- Ну, Лео, давай не сейчас,- стал конючить Маккейн, поглядывая пылающим взором на Женю Синичкину,- давай послезавтра, приезжай ко мне в Сенат. Там и обсудим все твои проблемы.
- Мои проблемы?- возмутился Щаранский.
- Дедушка старенький,- стала защищать его Женя,- забывает все на ходу. А Вы на него так кричите!- она погладила Маккейна по седой голове, от чего тот вообще расплылся в блаженной улыбке.
- Этот старый дедушка тебе так засадит, мама не горюй,- сказал Щаранский, но его уже никто не слушал: парочка слилась в глубоком поцелуе.
Любовный треугольник был разрушен появлением швейцара Яши из «Матрешки»:
- Масса, Лео! Масса, Лео!- запричитал Яша, тяжело дыша,- пойдемте назад в «Матрешка»! Там такое! Там такое!- и потащил Щаранского за рукав.
Льву Натанычу ничего не оставалось, как пойти за Яшей в «Матрешку».